Мастерская писателя

У каждого человека бывает такая минута, когда все темы перестают волновать его столь же сильно, как когда-то… и он начинает философствовать.
Обычно это происходит в том далеком возрасте, когда все в жизни устанавливается или наоборот запутывается и время как бы замирает, растягивается…
Пожалуй, возраст этот скорее не определен – нельзя сказать, что философы – это сплошь и рядом пожилые люди. Нет. Порой юноши и девушки или даже дети начинают задумываться не только о ближайшем будущем, но и самых разнообразных и многогранных вещах. Юные и старые сердца бьются одним тактом и мысли текут ровно, плавно, обнажая истину…
Очень сложные мысли. Сами по себе они уже философия! Юные и старые сердца…
Весьма занятные мысли…
Но как же иначе я могу оправдать себя, ведь нельзя же так просто назваться старухой, когда задумываешься о философских вещах! Что ж… я с удовольствием поделюсь одной мыслью…

У каждого писателя есть свой уголок, где он может спокойно сесть и, забыв обо всем остальном мире, написать несколько строк. Я – исключение из правил…
Горько осознавать, что у тебя нет своего угла, места, где ты не только живешь – спишь, ешь, где ты родился и где умрешь… Нет! У каждого человека должно быть место, в котором живет его душа... Да, именно душа живет в самых заветных местах…
Я с трепетом вспоминаю множество таких мест, где сердце человека замирало и обрывалось, едва он войдет, и не могло отпустить… щемящая сладостная боль…
Простыми словами нельзя объяснить всю глубину и красоту палитры чувств, которые испытывает человек! Мы способны видеть и понимать красоту с самых первых минут нашей жизни! Но у красоты много лиц и обличий.
Простыми словами нельзя передать весь смысл этого слова – Красота…
Какие прекрасные, возвышенные чувства испытывает человек войдя в самую обыкновенную комнату, дом, сад… Что-то пленительное легко витает по этим местам и мягко касается сердец… Войди в одно такое заветное место, обычный, но живой уголок, и ты почувствуешь Нечто…
Никто никогда не сможет объяснить тебе, что это такое, но видели и знают многие. Они видели это нечто… выйдя он или она понимали, что не смогут жить без него… они обязательно вернуться!

Писатели – творческие люди, их понимание отличается от взглядов остальных людей. Они чувствуют и знают то, что другие просто не замечают!
Чувства писателя – есть нечто незыблемое и недосягаемое, однако так просто найти самое дорогое для писателя, его сокровище! Кажется, что он и сам облегчает эту задачу, помещая всю свою доброту, любовь и нежность в одно место…
Такой открытой каждому, легкой и простой в понимании, но недосягаемой в своем скрытом величии и особенности самой сути души была мастерская одного безызвестного писателя. Моего доброго друга.
Эммануэль Дарси был уже пожилым человеком, когда я впервые попала в его владения. Произошло наше знакомство в его доме, по воле случая, но именно такие случайности и превратности рока и меняют всю нашу жизнь…
Я много лет жила в этом городе (Вам, дорогие читатели, нет необходимости знать, где и когда происходили рассказанные мною события – согласно поговорке, чем меньше знаешь, тем лучше спишь; я соглашусь с ней – пусть ваше воображение само нарисует те места!). Это прекрасный город, схожий во многом с другими такими же городами, но носящий свой отпечаток времени, отличающий его от остальных. Прожив в нем больше десятка лет, я все же не была знакома со всеми его районами, достопримечательностями, улицами, домами…
Особенно «терра инкогнито» для меня была его восточная часть - обстоятельства моей жизни складывали свой узор вдали от тех мест…
И надо же было так случиться, что в наш славный город задумал приехать один известный литературный критик! Надменный, самодовольный хам, разрушивший карьеры и судьбы тысяч молодых писателей, только начинавших свой путь! Именно благодаря его стараниям мир и миллионы читателей никогда не смогут порадоваться восхождению на Олимп Славы стольких выдающихся молодых людей!
Я заранее почувствовала тревогу, едва прочла в газете о его внезапном, но на несколько лет вперед запланированном посещении нашего города, прославившегося большим притоком творческих идей и людей их подававших.
Предчувствия редко обманывали меня раньше, и не обманули и на этот раз! Он назначил мне встречу… Само по себе не самое лучшее известие… Отказаться нельзя – опозорит на весь мир… Удушить и не встать! Просто замечательно!!!
Я с раздражением бросила трубку, ничего не ответив его секретарше и… через секунду перезвонила… С отвращением к самой себе, я слушала по-детски восторженный голос из трубки…
Возвращаюсь к моей проблеме незнания своего города, как своих пяти пальцев. Вы уже догадались, где поселился этот «критик» и назначил нашу встречу? Ответит даже ребенок…
Наш город не был «зеленой зоной» и восточная часть не была самой «чистой»… Капризный и требовательный, привыкший к повиновению и полному послушанию, этот критик выбрал для своего временного места обитания не самый заурядный район. Район расположен на относительной окраине, не был престижным и фешенебельным… хотя… на его территории недавно выстроили десятки парков и заповедников, во всю шли слом старых зданий и строительство новых. Несомненно, район имел свою индивидуальность, пусть и граничившую с повседневностью.
Как вы уже догадались, имея огромное количество ориентиров, я все же заблудилась. Блуждая по незнакомым местам, я по какой-то причине не задумывалась как это опасно. Кого только не встретишь вечером на улице! Эта мысль посетила меня намного позднее, на следующий день, когда я обо всем своем приключении рассказывала подруге. Она и просветила меня в эту мысль, рассказав с десятка два леденящих сердце рассказов, будто сошедших с криминалистической хроники…
Но не буду забегать вперед, а вернусь к своему рассказу.
Я стояла рядом с часами, с широкой улыбкой слушая тиканье часов. Я давно опоздала на встречу, и сейчас мне было глубоко наплевать на последствия. Я представляла, как меня ждет этот… э… критик, и не могла сдержать улыбки.
Мои блуждания привели к очень старинному дому. Старина везде и всегда завораживала, а этот дом, казалось, выплыл из самых глубинных омутов памяти… Он стоял посреди пяти- и девятиэтажных домов, так отличаясь от них, что было не возможно не заметить этот крошечных домик.
Он был обнесен высоким черным забором из необычного металла. Он красивым узором оплетал небольшой дворик, дом и сад.
Я мягко толкнула калитку и вошла. Два этажа дома плотно оплел виноград, цвела яблоня, распускались цветы на аккуратных клумбах -0 вокруг меня разливался дивный букет ароматов, не проникающих далее, словно боясь нарушить то гармоничное существование, в котором находилось это дивное место.
Последние солнечные лучи ласково блестели в окнах. Я на мгновение закрыла глаза. Мне показалось, что дом добродушно улыбнулся и подмигнул. Я, не задумываясь, зашла внутрь.
Давным-давно я бывала в музеях, где были выставлены вещи быта и жизни людей восемнадцатого-девятнадцатого веков. Нечто подобное было представлено моему взору. Я не стану перечислять и описывать обстановку, скажу только, что посередине широкой залы стоял великолепный черный рояль. Стены, обитые деревянными панелями, казалось, дышали. Стеклянная (или хрустальная?) люстра, свисавшая с потолка, была погашена, но из открытых окон лился свет догорающего дня…
В порыве чувств я села за рояль, и мягкие звуки Шопена разрывали тишину старого дома, точно подпевающего мне, разлились вокруг и заполнили собой сад. Но никто на улице, за забором, так и не услышал и ноты…
Я играла не спеша, с чувством, которое заполняло меня и рвалось наружу, вдруг найдя отклик в моем сердце, проходя от него сквозь пальцы…
Увлекшись игрой и этим новым, так внезапно нахлынувшим на меня чувством, я не могла услышать скрипа ступенек старой лестницы и мягких шагов, утопавших в ворсе ковра ног. Голос, раздавшийся позади, был сколь мягок, как и все вокруг, столь неожидан и строг.
- Что вы здесь делаете, леди?
Мои руки непроизвольно дрогнули, задев несколько лишних клавиш и прервав божественную музыку. По спине пробежал холодок, но я уверенно встала и обернулась.
Передо мной стоял высокий, уже немолодой мужчина с чуть сгорбленной спиной, и несколько худой для своего роста. Он с ног до головы был укутан в старые потрепанные вещи, пережившие свои лучшие годы и прослужившие своему хозяину слишком много лет. Что-то во всей его фигуре говорило, что в этом старом теле живет яростный и все еще молодой дух!
Я долго задумчиво вглядывалась в лицо этого человека. Оно напомнило мне о чем-то благородном и аристократическом…
Его лицо было вытянутым и немного худым, как, впрочем, и вся его фигура. Высокий лоб плавно переходил к впалым щекам и выдающимся скулам, прямой линией обрываясь упрямым подбородком.
Толстые кустистые брови, изогнувшиеся вопросительной несколько лукавой дугой, очерчивали выразительные серые глаза. В свете заходящего дня они казались стальными, без блеска. Внезапно закрывшая свет тень изменила их, резко вымыв весь цвет. Однако выражение его глаз отнюдь не было «бесцветным»…
В глубине этих глаз отчетливо горел какой-то не вполне понятный огонек. Говорят, что глаза – это окна в душу… Мне, по крайне мере, тот огонек представился отблеском души этого старого человека.
Он лукаво улыбнулся и передернул плечами.
- Мисс, я повторюсь, но что вы здесь делаете? – он с интересом посмотрел по сторонам, почесал в затылке и мимолетным взглядом оглядел меня с головы до ног.
Я молчала. Как можно сказать, что зашел в чужой дом только ради утоления своего неуемного любопытства… да и это новое, еще непонятное мне чувство подсказывало, что лучше молчать. Однако врожденные принципы искали выход из этой не простой ситуации.
По-видимому, эта борьба отразилась на моем лице. Мой собеседник улыбнулся шире.
- Вы, видно, заинтересовались моим домом?
- Да! – я с благодарностью ухватилась за эту возможность объясниться. – Я заблудилась и набрела на ваш дом. Во мне заиграло любопытство и…
Я развела руками в стороны, как бы показывая, что все остальное он видит сам.
- В мой дом часто заходят люди с улицы – уж слишком необычен его вид и безгранично их любопытство. Я не запираю двери. Все равно никто никогда не сможет обокрасть этот дом и хоть чем-то навредить его хозяину, то есть мне.
Он улыбнулся вновь и подмигнул мне. Я ответила растерянной улыбкой и мягко коснулась крышки рояля, с удивлением понимая его правоту…
- Не хотите ли чашечку чая, раз уж зашли?
- Благодарю, с удовольствием…

Позднее, я узнала много занимательного. Во-первых, это возраст дома – 149 лет! Немалый срок! Этот дом – фамильная усадьба семьи Дарси, была построена прапрадедом нынешнего хозяина. По истине чудо, что дом до сих пор не снесли!
Во-вторых, это частые посещения усадьбы людьми, просто проходившими мимо. За неделю в дом заходят не меньше пятидесяти человек! Все они спокойно открывают калитку, останавливаются в саду, проходят в дом…
В-третьих, это обстановка внутри дома. Усадьба специально обустраивалась в стиле конца восемнадцатого – начале девятнадцатого веков. Каких сил и средств это стоило Дарси, лично мне, не знаю как другим (с моим весьма ретивым воображением), представить трудно, а если и удастся, то… лучше не стоит.
В-четвертых, меня поражает феноменальное отношение к дому другими людьми: никто, ни один человек, не мог даже помыслить о нанесении ему какого-либо ущерба!!! Эммануэль безбоязненно оставляет двери открытыми.
Все это мне рассказывал сам хозяин усадьбы за чашкой чая. Звали его Эммануэль Фредерико Дарси, единственный наследник своего далекого предка, Фолхонера Дарси, построившего усадьбу Рэгент для своей жены и детей. К глубочайшему сожалению последний…
Обстоятельства долгой и насыщенной жизни Эммануэля не дали ему возможности завести собственную семью. Посему он проводит остаток своей жизни в одиночестве…
Я глубоко сочувствовала ему…

Я благополучно вернулась домой под утро. Тогда же поняла, что обязана вернуться! Вернуться и позаботиться о своем новом знакомом, скрасить его одиночество. Разговоры с подругой по телефону только укрепили мою решимость. Это стало началом крепкой дружбы…

Эммануэль (я боялась называть его иначе, зная, сколько между нами лет) оказался душевным человеком и прекрасным собеседником. Он с огромной радостью, не уменьшавшейся с годами, встречал меня в усадьбе, всегда был готов поддержать и посочувствовать, помочь советом и деньгами. Он ужасно расстраивался, если я не приезжала, подолгу ждал у крыльца, смотря вслед проезжающим машинам. Он знал все на свете, тысячи разных тем! Такого друга у меня не было и не будет никогда…
Непонятное, завораживающее и притягивающее тепло исходило от него. Ни с кем я не чувствовала столь спокойно и уверенно…
За года моих поездок в усадьбу я запомнила восточный район, как свой родной и могла найти дорогу даже с закрытыми глазами!
Мне навсегда запомнился один знаменательный день, через год после нашего знакомства. Тогда усадьбе исполнялось ровно 150 лет. В тот день я решила отдохнуть и приехала уже утром. Выйдя из машины, я просто остолбенела!
Мир вокруг преобразился! Дом светился изнутри, хотя все окна были погашены, и мерцал в лучах утреннего солнца. Сад радовал прекрасным тонким ароматом цветов, легким дурманом обволакивающий улицы. Эммануэль выглядел счастливым – он выпрямил спину, надел новый шикарный костюм, и весь день с его лица не сходила счастливая умиротворенная улыбка.
А к вечеру у калитки собралась целая толпа народа – они заполонили все окрестные улицы, некоторые выглядывали из окон, стояли на балконах и даже на крышах! Все они нетерпеливо и робко переминались с ноги на ногу, не решаясь войти.
На мои вопросы – что же такое праздничное произошло – Эммануэль закатывал глаза, лукаво изгибал бровь и приставлял палец к губам в знак молчания.
Люди, собравшиеся снаружи, также не собирались отвечать!
Я загрустила…
Все разъяснилось ближе к ночи. Эммануэль с неизменной улыбкой на лицо вышел во двор. Толпа разразилась приветственными криками! Они хором поздравляли его и вручали подарки (деньги ему вручили буквально силой) и разошлись…
Пораженная до глубины души я не могла выговорить и слова. Эммануэль со смехом (кто бы не засмеялся в ту минуту, увидев мое лицо?!) прошел на кухню и сел за стол, указывая глазами на соседний стул. Я налила нам по чашке чая и села, приготовившись слушать. Начал он издалека.
- Милая, тебе прекрасно известно, как мой дом отличается от всех остальных вокруг. Он приковывает к себе взгляды и сражает сердца…
Он прервался, чтобы немного отпить из чашки. Я сидела не дыша, с интересом ловя каждое его слово. Эммануэль великолепный рассказчик!
- Те люди, что приходили сегодня – это верные поклонники и друзья…
На улице что-то грохнуло, и мы с любопытством высунулись в окно. Ничего интересного – лопнула шина…
- Носятся, лихачи!
- Ничего. Успокойся. Итак, на чем я остановился? А! У всех людей есть свои дни рождения, так почему же он не может быть и у дома?! Время течет для всех. Сегодня усадьбе исполнилось ровно 150 лет…
Я поняла все, как только он начал говорить о днях рождениях людей.
-Твои глаза говорят лучше слов! – он рассмеялся. – По ним я вижу – ты давно все поняла.
- Они приходили поздравить…
- Да, да.
Для постороннего человека этот разговор показался бы сущей глупостью и бредом сумасшедшего, но если бы он до этого пришел и увидел усадьбу… Он почувствовал бы что-то, что чувствовали все те, кто приходил сегодня поздравлять дом с днем рождения. Тот посторонний перестал бы им быть и старался бы стоять в первых рядах поздравлявших! Представив себе самого строгого адвоката в дорогом костюме от самого модного кутюрье с криком поздравления, широченной улыбкой на лице и саквояжем с документами в руках, вручающего подарок в честь дня рождения старинного дома, невозможно не улыбнуться!

Годы проходили медленно, но уверенно сменяя друг друга. Что ж…
Люди стареют, не смотря ни на что…
Эммануэль тоже…
Через еще четыре года после круглой доты Рэгента, Эммануэль совсем разболелся и слег в постель… Врачи хлопотали над ним не переставая, я безвылазно засела у его кровати, боясь отойти.
И вот так всегда! Мой телефон начал обрываться! Газеты до сих пор не простили мне ту историю с «критиком» и все еще пытаются поймать меня, то есть пригласить на интервью. Вдруг все издательства разом возжелали публиковать мои книги – с чего бы это? Критик повторно приезжает в город!!! И с упорностью отпетого садиста добивается нашей встречи!
В конце концов, я с раздражением отключила телефон. Слава богу, про усадьбу знают лишь два человека – моя близкая подруга, она никому ничего не скажет, да таксист, по воле капризного случая один и тот же, возящий меня к Эммануэлю.
Через два самых напряженных в моей жизни дня, стало ясно, что Эммануэль серьезно болен… Сейчас ему намного лучше, но вставать с кровати категорически запрещено! Я была единственным человеком, кто мог взять на себя заботу о нем.
Я объявила о своем временном уходе со стези литератора. Все ахнули! Уйти в начале взлета своей карьеры – далеко не все могут решиться на такое. Охота за интервью со мной стала первым делом телевизионщиков. От растерзания меня спасли прогремевшие террористические акты… всем стало не до меня, и я посвятила все свое время Эммануэлю. Он тяжело переживал мое решение, но я была непреклонна.
Еще одна напряженная неделя подошла к концу. Врачи покидают усадьбу. Они довольны моими стараниями и со спокойным сердцем оставляют больного на мое попечение. Волноваться не о чем. Медсестра каждое утро будет заходить и проверять самочувствие Эммануэля. Если что – врач оставил мне телефон прямой линии его отдела, лично в его кабинет – звоните! Я заверила их, что все поняла, запомнила, записала, справлюсь – и они уехали.
Ничего сложного в уходе за больным я не нашла. Большую часть дня Эммануэль спал, и я оставалась без дел. Я сидела на диване с блокнотом и карандашом в руках и с каким-то охотничьим азартом писала всю эту историю…
Эммануэль прожил еще два месяца. Как говорили врачи – только благодаря мне, сами они пророчили ему не больше трех недель. Меня это глубоко потрясло (с таким холодным спокойствием рассуждать о жизни человека!!!) и возмутило, но я была слишком подавлена, чтобы высказать им…

Через неделю после похорон… не могу писать, горько и больно… Похороны прошли успешно. Проводить Эммануэля прошли больше половины города – все те, кто хоть раз заходил в усадьбу, видел задорную улыбку Эммануэля и говорил с ним…
В газетах писали, что «… из жизни ушел выдающийся путешественник, верный товарищ и лучший друг многих, последний из четы Дарси…», далее шли титулы, сухие похвалы и сочувствия…
Итак, я попробую еще раз. Через неделю после похорон был назначен день оглашения завещания. Я пошла только ради Эммануэля, в свои последние дни просившего проследить за домом. Теперь я узнаю, кто станет его хозяином, и передам ему ключи.

Добавлено (12/Янв/2008, 01:17:23)
---------------------------------------------
Нотариус был близким другом умершего, он долго говорил, что за человек был его друг, было сказано много теплых слов и от пришедших…
Я плакала взахлеб! Даже на похоронах я была спокойней и уверенней, а сейчас…
Я отказывалась принимать смерть Эммануэля. Я сидела, как спящая, но слышала и понимала все. Так иногда бывает – сердце разрывает от боли, ты не видишь все вокруг, затем все притупляется, «мысли текут ровно, обнажая сотни истин».
Не все пришедшие сожалели о смерти друга. Кое-кто пришел с другой целью. Оказывается, у матери Эммануэля был роман на стороне. И так получается, что у Эммануэля есть сводный брат и сестра, Томас и Пенелопа Эммин. Они не могут быть наследниками, поскольку не являются членами семьи Дарси, но могут претендовать на часть наследства. У всей этой истории настолько «сериальный» сюжет, напоминающий мелодрамы, что я даже не стала слушать до конца.
Мистер Дрефри, нотариус, открыл небольшой сейф и достал несколько бумаг, в их числи три письма, адресованные самому мистеру Дрефри, некой Элеоноре Фим и мне… Меня трясло…
Дрефри жестом попросил отложить рассматривание конвертов на потом, собственным примером отложив свой конверт в сторону.
- Дорогие дамы и господа, - он взял тугой конверт и вынул завещание (откуда я это знаю - Там так и было написано, крупными буквами!), - сегодня мы с вами собрались здесь, чтобы зачитать последнюю волю нашего умершего друга. Это единственный экземпляр завещания, составленный лично мной и покойным Эммануэлем Дарси. Иных версий нет! Прошу принять это к сведению. Все распоряжения, описанные в данном завещании, заверены и проверены с помощью моих уважаемых коллег, выполняются безоговорочно и изменениям не подлежат! – он строго посмотрел на все собрание, задержав колкий взгляд на лицах родственников. Их лица лишь на мгновение исказились, но сразу же успокоились. – Я продолжу. Итак, сейчас я зачитаю само завещание. Всех вас попрошу слушать предельно внимательно. Что ж:
«Мои дорогие друзья! Я знаю, что когда вы услышите эти строки, меня уже не будет рядом… Понимаю, как горько и больно слушать мои предсмертные слова, но крепитесь! От смерти одного человека жизнь всех остальных не прекратится. Троим из вас (я надеюсь, что они присутствуют?!) я написал письма. Они имеют личный характер, обрадуют вас и в тоже время обяжут, но не буду забегать вперед.
За свою долгую жизнь (86 лет – достаточный срок) я нажил немало имущества и не хочу, чтобы после моей смерти оно стало причиной споров, тем более между близкими мне людьми. Поэтому постараюсь описать все, вплоть до последнего гвоздя!
Итак. Мою квартиру (далее идет уточнение площади, адреса и т.д.) поручаю передать в собственность моего близкого друга, прекрасного специалиста, работника нотариальной конторы, мистеру Вильяму Марку Дрефри, за его многолетнюю работу с моими документами и делами.
Все находящиеся в квартире вещи, за исключением коллекции картин и книг, я передаю в фонд защиты детей (там разберутся), с одним единственным условием. Ни одна вещь не должна исчезнуть! Все они описаны, и их документация находится у мистера Дрефри. Заботы по ней отдаю в руки Вильяма Дрефри. Думаю, он поворчит, но все выполнит как надо.
Мою коллекцию картин передаю во владение своего близкого друга Карла Боуносье, директору картинной галереи.
Собрание книг (список прилагается) передаю в руки доктора Александра Дивова, моего товарища.
Я обладаю пакетом акций нескольких крупных перспективных компаний, приносящем мне неплохой годовой доход. Отдаю их своим единственным родственникам, Томасу и Пенелопе Эммин.
Хочу оставить что-нибудь и своей, увы, поздней возлюбленной. На моем счету достаточно средств, чтобы обеспечить ей спокойную жизнь и безбедную старость. Если официально, то я завещаю тебе, Элеонора Фим, деньги своего банковского счета в твое полное распоряжение!
Так, продолжим. Свои ценные бумаги я отдаю Энрите фон Карачи и Тимоти Стромсту. Мистер Дрефри заранее предупрежден о разделе бумаг, так что с этим проблем не возникнет.
Свой загородный дом отдаю в распоряжение своей крестной дочери Мэри Элизабет Энн Фолхонер.
Осталось распорядиться только своим семейным сокровищем – фамильной усадьбой нашей семьи, Рэгент. Сие дивное место я завещаю своей самой близкой знакомой, за последние пять лет ставшей для меня самым родным человеком…»
Не знаю как для других, а для меня мир перевернулся! Сердце отбивало бешеную чечетку, явно намереваясь выпрыгнуть и станцевать зажигательную румбу для всех прямо на столе!
Но это еще не все…
«…ей же я отдаю эксклюзивные права на публикацию моих никому неизвестных книг… Будучи писательницей, быстро поднимающейся в гору, она найдет им самое лучшее применение…»
Дрефри читал медленно, хорошо поставленным голосом, дрогнувшим лишь вначале, когда прочел, что получит огромную четырехкомнатную квартиру, и чуть далее, на шутке о его ворчании, но в остальном он оставался беспристрастным… до конца завещания.
Когда Вильям прочел о передачи мне Рэгента, все присутствующие, не сговариваясь, посмотрели в мою сторону. Но ничего не стали говорить. Они знали, что я заботилась об Эммануэле последние пять лет, а в последние месяцы жизни не отходила от его постели. Никто не удивился, что он решил отблагодарить меня. Однако известие о том, что я писательница, и о том, что и сам Эммануэль писал книги, поразило всех! Даже меня!
Несмотря ни на что родственнички остались довольны. Акции Эммануэля приносили не просто «неплохой доход», а огромные суммы денег! Эммануэль не считал деньги ценностью, поэтому редко ими пользовался (деньги конечно необходимы в жизни, но сорить миллионами Эммануэль себе не позволял). Их лица лишь «немного» покосились, когда он отдал деньги со счета какой-то там возлюбленной, а шикарные дома «дочке» и некой писательнице!
Я была в шоке! Но он не мешал бурному потоку счастья! Получить такой прекрасный дом большая редкость! А Рэгент нельзя считать просто «домом». Рэгент – настоящее живое существо! Сколько раз я видела улыбку, блеснувшую в окнах?! Когда было грустно – слышался тихий грустный скрип лестницы и утешительный вой ветра в ставнях…
Быть может, я и преувеличиваю, но Рэгент никогда не был просто «домом»!
Единственным червячком, точившим меня изнутри, оставалась тайна о книгах Эммануэля.

Говорят, что в человеке преобладает какая-то одна черта характера, Эммануэль был опровержением этого высказывания. Несмотря на свое обаяние и душевность, он был очень умным и расчетливым человеком. Едва узнав о своем плачевном состоянии и суровом вердикте, он обратился к своему давнему другу, мистеру Вильяму Дрефри, с просьбой о составлении завещания. Спустя долгие причитания, тот все же согласился. Они долго трудились, просчитывая все спорные моменты, пока не добились нужного результата, который удовлетворил бы всех.
Эммануэль был невероятно богатым человеком, но всю жизнь жил бедно. Конечно, многие богачи живут так, но они экономят во всем, Эммануэль никогда ни в чем не экономил. Просто ему нравилось жить так, а не с какой бы то ни было помпезностью и роскошью. Богатство часто надоедает, и человек ищет себе рискованные занятия. От нечего делать. Эммануэль остался богачом, внешне бедным человеком с щедрой душой и доброй улыбкой.
Имея в своем распоряжении огромные финансы, квартиры, дома, акции, коллекции картин и многое другое – Эммануэль ничем этим не пользовался в своих личных целях. Он никогда не смешивал работу и дружбу. Зарабатывая миллионы, он надевал один и тот же костюм, всем своим видом показывая независимость от любых средств… Однако, если попросишь у него денег в долг – он никогда не откажет, не заикнется об их возвращении. Эммануэль обладал другим, наиболее ценным имуществом, которое, впрочем, нельзя купить или продать! Он был другом! Сколько людей знало и любило его…

…После я решила съездить в усадьбу. Видя мое состояние, мистер Дрефри вызвался меня подвести. Почему бы и нет?!
Он не пытался заговорить со мной в машине, я не выдержала бы утешений, одно его присутствие было для меня опорой и утешением. Мы распрощались у ограды. Он улыбнулся мне вслед и уехал обратно, все так же улыбаясь своим мыслям. Я чувствовала себе немного уверенней.
Со стороны дом казался брошенным, он походил на расстроенного, покинутого всеми ребенка… Тот свет, что жил в глазах Эммануэля и светил прохожим сквозь окна усадьбы погас и лишь чуть затеплился, радуясь моему появлению. Сама себе я казалась такой же брошенной и покинутой… Я тихо заговорила…
- Мы двое брошены с тобой… Но нельзя грустить и унывать! Если ты будешь грустить, я не смогу удерживать слез. Быть здесь – утешение для меня, я хочу стать утешением и для тебя…
Я с любовью прикоснулась к стене, в глазах заблестели слезы, но какое-то тепло, заструившееся по руке от стены, осушило выступившие на глаза слезинки… Дом принял меня. Эммануэль был душой этого места. Теперь моя очередь.
Для постороннего я могла показаться сбежавшей из дурдома сумасшедшей, но тогда мне было наплевать на мнение остальных.
Я отворила дверь и вошла в зал. Долго сидела на диване, глядя в одну точку. Не заметила, как уснула.
Проснулась посреди ночи. Как от пощечины. Было темно и тихо-тихо. За окном не горело ни одно окно, не проезжала ни одна машина – город, казалось, умер, умер вместе с моим другом…
Я вызвала такси. Через пару минут белая машина увезла меня от дома – все в усадьбе напоминало мне об Эммануэле, я просто не могла там больше находиться…

Вернулась я через два месяца, когда полностью успокоилась и была готова к встрече с судьбой!
Дом тоже, видно, пришел в себя и был рад моему возвращению. Наша встреча была поистине душераздирающим зрелищем!
Внутри все осталось неизменным, таким же, как и при Эммануэле. Выпив по обыкновению чашечку чая, решила разобрать все вещи и прибраться – ненужное продать или раздать, навести порядок. Это было легко решить (ужас как грузно!), да не так просто сделать! Усадьба большая…
На разборку вещей только с первого этажа затратила целый день! Умоталась страшно! Буквально рухнула на диван и тут же уснула.
Рано утром зазвонил телефон…
Первая ваша мысль при такой ситуации? Я лично захотела удушить звонившего его же телефонной трубкой!!! Так ему и сообщила! Звонил мой редактор с очередной шуткой, не очень смешной, но в тему.
- Ну, здравствуй, моя прелесть! Знаешь, вчера слышал шутку: - Мужик, чё такой угрюмый? – А твое какое собачье дело? – Да так, делать нечего, решил беседу завязать. А ты чё грубишь? – Ну, надо же как-то беседу-то поддержать! Надеюсь, что ты грубила из того же принципа?
- Ну, извини! – я с раздражением встала с дивана. – Звонит ни свет, ни заря в… 12 часов утра! Я вчера так устала… Стоп машина, задний ход! Ты откуда знаешь этот номер?!
- С месяца два назад в одной газетенке публиковали завещание старого Дарси. Видел тебя в нем, тогда же и срисовал со справочника номерок. Как дела? Я не надеялся тебя тут застать, слышал, ты уезжала из города…
- Да уезжала… Отлично! – мой голос был прямо-таки гремучей смесью иронии и сарказма, щедро приправленной удивлением, раздражением и злостью. – Просто ОТЛИЧНО! Теперь журналисты раздуют целую историю и замучают звонками…
Моя гневная ирония перешла в сдавленные всхлипы.
- Ты чего, милая?! Так! Спокойно! Тише, дитятко, не плачь! Не утонет в речке мяч! Тебя пытались искать в течение месяца, но так и не нашли. Они все с ног сбились! Честно говоря, тебя не раз поминали не очень хорошими словами. Всем надоело – и они отвалили!
- Угу… чё звонил-то?
- Я? Звонил?! А! Я!!! Я хотел узнать, ты писать еще собираешься?
- Пока нет, а что?
- Долго тянешь… Еще полгода, и тебя забудут. Подумай! Ладно, все! Пока! Я перезвоню на днях.
- Ладно. Давай.
«И к чему это?»
Я скосила глаза на лежащий рядом с телефоном блокнот. Не к продолжению ли этой эпопеи? Как знать…

Уборка первого этажа заняла еще два дня, но результат был ощутимый – все блестело, сверкало, нигде ни пылинки, ни соринки! Эммануэль делал раз в год профилактический ремонт, чем заслужил искреннее звание умницы! Простой уборки хватит, чтобы привести дом в божеский вид.
Теперь можно переходить ко второму этажу (слава богу, их всего два!).
Второй этаж… Остановившись на первых ступеньках лестницы, ведущей вверх, всерьез задумалась. Эммануэль никогда не пускал меня наверх (да я и не особо стремилась…). Только теперь мне стало интересно – почему?
Двенадцать ступенек старой скрипучей лестницы (она очень прочная, просто Эммануэль находил в ней своеобразный шарм и не менял на камень эти добротные деревянные ступеньки со своим неповторимым музыкальным скрипом) привели меня к столь же добротно сделанной двери (в доме большинство вещей было сделано из дерева). Необычайно красивая дверь! Она была сделана из красного дуба в весьма оригинальном стиле, расписанная, точнее вырезанная, в виде необычайных пейзажей каких-то райских мест.
Я с сожалением толкнула дверь и вошла. Зал, в который я попала, был похож на зал с первого этажа, по крайней мере размерами и расположением дверей и окон. Здесь не было ковра и рояля, пол устилал узорчатый паркет, из мебели стоял диван, два кресла, длинный книжный стеллаж, стенка с большим телевизором и кассетами, между креслами небольшой журнальный столик. Все было чистенько и аккуратненько, хотя за четыре месяца отсутствия хозяина здесь и осела пыль. Окна были распахнуты, красные шелковые шторы полоскались на ветру подобно парусам.
Я пересекла комнату, просмотрела книги и кассеты. Ничего особенного – здесь просто будет убраться. Подошла к ближайшей ко мне двери и заглянула внутрь. Это спальня. Не стала задерживаться – зашла в следующую. Я с интересом остановилась на пороге небольшого рабочего кабинета. Здесь стояли два письменных стола, сдвинутых друг с другом, буквально засыпанные бумагой; у противоположной двери стены стоят еще стеллажи, совсем рядом со мной мягкое удобное кресло и столик с вазой с засохшими цветами. Везде царит хаос и беспорядок, пол усыпан скомканной бумагой слоев в пять, гроздьями сломанных карандашей и исписанных ручек…
- Мда… Это настоящая мастерская писателя – беспорядок порядочный, уж простите за каламбур. Ясно, почему меня Эммануэль не пускал сюда. Это просто ужас!
Я опущу описание крупномасштабной уборки и перейду к главному. В ходе уборки в кабинете помимо нескольких килограммов скомканной бумаги, которую я всю распрямила, прочла и часть оставила, остальное выкинула, были обнаружены кое-какие интересные наброски книг. На них я остановилась поподробнее…
Эммануэль завещал мне права использовать его работы, но какой-то червячок точил меня изнутри.
В тот день, когда зачитывалось завещание, я прочла письмо Эммануэля. Как вы помните, Эммануэль написал три таких посмертных письма, содержания двух других я не знаю, но вот мое…
«…Здравствуй, милая! Сколько слов хочу сказать тебе, но никакими словами нельзя передать все мои чувства в эту минуту…
Зная тебя, больнее всего тебе было сидеть на оглашении завещания, чем на похоронах. Я пишу как бы в то время когда ты читаешь это письмо, извини за расшаркивания – знаю ты их терпеть не можешь…
Я дам тебе один полезный совет: проведай дом и сразу же уезжай из города… на месяц или лучше два! Когда ты вернешься, будет намного легче.
Ты прекрасно знаешь, как я тебя люблю, а я знаю, как ты любишь меня. Будь я моложе – непременно женился бы! Шучу, шучу! Ты не только красавица, но и большая умница – все поймешь без лишних слов.
Ты видела моих родственников? Не скрываю своего раздражения, говоря о них! Это нахлебники, которые пойдут на любые средства ради достижения своих целей и наживы! Остерегайся их, дорогая, они опасны в своей вечной погоне за деньгами! Думаю, что денег, что я им оставил, хватит чтобы они не трогали тебя, но будь начеку! Обязательно утверди свои права на усадьбу как только вернешься! С этим обратись к Вильему Дрефри – он к твоему приезду подготовит все документы на дом.
Дорогая, не плачь и не горюй по мне – я недостоин твоих слез! Ни один мужчина недостоин слез женщины, а такой как ты и подавно!
Я решил отдать усадьбу именно тебе не случайно. Сколько людей было в моем доме, но все они видели только отблеск, а ты почувствовала всю картину, ты разглядела душу в том, что ее не может иметь! Со временем дом станет твоим самым верным и преданным другом, и я рад заранее это знать.
Что ж… Это, пожалуй, все, что я хочу тебе сказать… Я люблю тебя!
Прощай, твой друг, Эммануэль.»

В словах тяжело разглядеть все чувство, которые в них вложены, но люди, чьи чувства чисты и подобны натянутой струне – отзовутся даже на дуновение ветра – смогут понять. Несколько слов смогли донести до меня все чувства и переживания Эммануэля, которые он и хотел передать. Сколько же самообладания было потрачено за те несколько минут написания этого и других писем!..

На следующи